Листва Лоррена
Памяти отца Сергия Колчеева
Он мог рассматривать её без конца, так мне показалось, рассматривать и рисовать, рисовать, рисовать, погружаясь в сладкий сон созерцания, погружаясь в пробуждение созерцания.
Остановимся, мой друг. Остановимся, прямо сейчас. Нам больше некуда идти и всё что надо мы уже знаем.
Как хорошо, что было, то что было. Как хорош Клод Лоррен — и узнал я его только благодаря этому человеку — отцу Сергию Колчееву. Не способный ничего объяснить, я замираю перед тайной, тайной к которой оказался причастен.
* * *
Было это давно (для меня давно), предположительно в 1979 году, шёл я из МСХШа и, как всегда у входа в метро, заглянул в киоск «Союзпечать», где тогда продавали гибкие мелодиевские пластиночки, так вот, одна из них, а именно, неизвестной мне группы «Би Джиз», которая никак меня, кажется, не могла заинтересовать по фотографии, как-то меня все-таки заинтересовала… и я её купил, пришёл домой, проигрыватель у нас был сделанный дядей моим Костей, из старого лампового приёмника, на который он сверху намонтировал как-то вертушку.
В начале шипит... шипит… жду… и тут такие звуки полились, прям даже и не знаю…
Думаю, понятно о чём речь. Обо всём, обо всём сразу, о том что было солнце, были 80-ые, потом были 90-ые, много потом было тяжкого. Stayin' Alive, остаться в живых или, скажем так, выжить, или, скажем, удержаться на ногах, быть верным, трудно… трудно писать — как сказал поэт: не каждый умеет петь, а всё же попробуем.
Вот, попытался я собирать сведения о моем умершем друге отце Сергие Колчееве, уже 11 лет как собираю, и многие мне помогли, многие поделились сведениями, рассказали, вспомнили, но дело сейчас в другом, дело в принципе.
Дело вот в чем, кому это нужно… почему люди запираются, не хотят вспоминать? Это что? Как это объяснить? Как объяснить, и надо ли хоть что-то объяснять… Ну хорошо, у каждого своя жизнь, свои частная жизнь, наверное, свои довольно тёмные поступки, некрасивые тайны, говорю по себе, всё живо, всё переплетено, хорошее и плохое, чистое и не очень.
Но почему же надо быть без памяти, почему мы не должны вспомнить, рассказать каким он был — отец Сергий Колчеев — вот о чём я, дорогие мои, вот об этом шлю сигналы с улицы Пятницкая, шлю во все стороны — городу, миру и вообще.
Листва Лоррена — как она непостижима, прекрасна, то немногое, что я понимаю в листве — это очень, очень красиво… И мы могли бы оставить не для себя только, нет — не какие-то эмоции, слёзы, переживания, то или другое связанное с нашим Я, а то или другое связанное с ним, с отцом Сергием.
Хорошо говорить — освобождает, всё рассказать, каким оно было Измайлово в пятидесятые, шестидесятые и в семидесятые, как там было на «Семёновской», в МГУ на Журфаке, во ВГИКе, в Оптиной, в Кологриве — везде. В Аргунове, в Никольске, в Дунилове, в Кичменгском городке. Как оно это было, когда кто-то затеплил тебя как свечу, через кого-то, что-то пришло в твою жизнь. Тебе плохо, так и ему тоже, ты борешься, и он боролся. Кто пошёл первым, кто пошёл первым.
Что он говорил, что он делал, к каким последствиям для тебя это привело, как изменилась жизнь в городе. Жить, жить тем, кто ещё жив.
Вспомнить тех кто ушёл — Александру Дмитриевну Тропину, Татьяну Андреевну Московкину, Таню Спирину. Вспомнить не елейно, вспомнить как было в реальности, преодолеть собственное безразличие.
Листва Лоррена — как томительно, как сладко рассматривать её в Пушкинском музее, ну и что, что я ничего не понимаю, я просто знаю — что это тайна, что это очень, очень хорошо. Хорош же Пушкин, Есенин.
Насильно не навяжешься… но всё-таки хочется, хочется мне оставить память об отце Сергии.
Канонизировать отца Сергия Колчеева я не планирую, скажу сразу. В практике нашей Церкви канонизация усопших своей, ненасильственной смертью, не мучеников и не исповедников, происходит лишь после многократного, удостоверенного медиками, чудотворения людям от усопшего подвижника, а совсем не от желания друга отца Сергия Данилки Кольцова… так что с этим разобрались. Так что же ты хочешь, я хочу, чтобы он остался не в виде мифа, басен, перевранных каких-то нереальных, сладчайших рассказов, а таким каким он был.
Свидетели, дорогие мои, ведь есть же что вспомнить, думаю, каждому кто был более или менее близок к нему, есть что вспомнить. Так ведь это-то и надо — память, реальная память, о реальных словах, суждениях, поступках, действиях, их последствиях. Вместе, если сложить всё вместе, как следует потом проверить — получится. Не так, как у нас в России часто бывает, хороший был художник, но ничего о нём толком неизвестно, не изучен… но сейчас-то не время крепостного права, и многие из тех, кто батюшку знали, вполне могут всё рассказать. И тогда получится то, что мы имели идеалы, и в сферу идеалов, в сферу веры, надежды, вошёл, в мою точно, некий светлорусый, негромкий человек, лет тридцати трёх. И стал, думаю, родителем моим в вере, как я думаю, главным человеком в моей жизни.
Ты кто такой-то, «Москва, звонят колокола», а мне не хочется лжи, не хочу лжи, не хочу ни бреда, ни сиропа об отце Сергии, наверное, он падал, падал и вставал, тяжко совершал свой путь, но это было при нас, это было не в книжке, не на кассете, не в кино и не в музее — это было прямо с нами, с нами это было, я всё это помню, помню я батюшку. Шутейный он был, весёлый, мягкий, «приколист» — как мама его говорила. Он был молитвенник за меня, вот кто он был. Он — крёстный моей дочки, по его молитвам в 1999 году, в тяжелейший кризис я получил работу, на которой проработал почти 15 лет, перенеся очень трудные времена.
Дорогие мои, я не шучу, вы же почти все меня знаете, давайте попробуем, соберёмся с силами, для Церкви, для истории, для красоты жизни, ведь было же в нашей жизни красивое, прекрасное, очень светлое. Вдруг не объяснишь — в 1988 году, в Кашине нарвал я чужих флоксов, всем курсом мы его ночью провожали на поезд, уезжал он с нашей первокурсной практики, всё, всё, всё уже изменилось, но кто это мог понять тогда.
Проснулся я в 2003, когда он умер. Умер ангел. Ушёл в мучениях от запущенного рака.
А меньше чем за полгода перед тем украли чудотворную Дуниловскую икону. Человек уходил в мучениях, не хотел пугать маму, больно ему было, мама читала ему «Огниво».
Мы много, много с мамой поговорили. Последним словами отца Сергия были слова, сказанные Юрию Владимировичу, спросившему его: «Отец Сергий, как ты?», батюшка открыл глаза и сказал: «Ты мой папа?». Юрий Владимирович всё плакал.
Вкратце, о том что это всё такое было вообще, вообще — это было конечно чудо, неуловимое прекрасное, которого я был недостоин — стоять и писать с ним этюды возле Лавры в 1989 году, икону мне передал, привёз к нам с родителями на «Профсоюзную» икону Иоанна Предтечи.
«Видит Иисуса грядуща к нему и глагола: се Агнец Божий вземляй грехи мира.» (Ин.1:29)
Мне хочется рассказать каким он был в палате, в последний раз когда мы виделись — он был обычным, со страшными шрамами, которые он тут же целомудренно, застегнув курточку скрыл, тихо так, спокойно говорил.
Дорогие мои, а вам случалось быть свидетелем чего-то, что, скажем, превосходит ваш человеческий уровень, уровень порядочности, проникновения в жизнь в смысл, в понимание того, что, вообще, происходит, чего-то точно превосходящего вас интеллектуально и культурно, я этих людей видел, знаю как они выглядят, как это всё есть.
Вот в чём дело, это-то и заставляет меня слать эти слова из заснеженной Москвы вам, дорогие мои, в ночь на 22-ое, в поздний вечер 21 января 2019 года, завтра исполнится 16 лет как он ушёл, но ушел ли он, нет, нет такого чувства.
Снился сон Наталье Михайловне в конце её жизни — шли они по краю заснеженного озера, и, вот, он пошёл прямо через озеро, не в обход, а Наталья Михайловна птичек увидела на снегу, и одну голубенькую взяла, а он сказал что это хорошо.
Не так давно и мне снился батюшка, Андрей Вязников был и Люда, и были мы все довольные.
Милый человек.
Выключен свет в храме, лампочка горит, исповедует. Долго-долго. Умел человек себя убрать, не выпятить. А ведь было ему что порассказать, но как-то не вылезал он, больше помалкивал.
Living is easy with eyes closed,
Misunderstanding all you see
Дорогие мои, я бы рассказал ещё, но надо бежать на метро, на метро «Новокузнецкая», из «Кофе Бина» с улицы Пятницкая… какую бы песню я сейчас не слушал… дорогие мои, вы даже не можете представить с какой тихой радостью он мне рассказывал о песне «Penny Lane», которую очень-очень любил… «такой смешной»… я тут кое-где цитаты из него, а где-то из песен.
* * *
«В тот день, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно.» (Еккл. 12:3)
* * *
Если я вас потревожу, появлюсь на горизонте вашей жизни, скорее всего это будет связано с протоиереем Сергием Колчеевым, Серёжей, Серёжкой, кто как запомнил.
Мы попробуем, ещё немного пройдём, ещё немного вместе, сохраним для никольчан и вологжан, и москвичей, для всех на свете память о скромном человек протоиерее Сергие Колчееве, кто захочет, конечно.
* * *
Кто-то собирает живопись и фарфор, кто-то смотрит фильмы, кто-то… у всех есть идеалы, а если не идеалы, то вещи, которые делаются от сердца, не за деньги.
Мне хочется верить, мне хочется надеяться, что то идеальное, что было в сердцах моего несчастного, безбожного, развращенного поколения, наша вера в идеалы, поможет самым не материальным, невозможным, внереальным и таким простым путём, ручейкам просочиться в протоки, устремляясь к безбрежному океану, где всё мир, всё покой, вся боль уходит, где только мир, любовь, вечность.
Таинственная прекрасная божественная вечность.
21-22 января 2019 года
